в закладе дают тридцать рублей!»
Серебряный портсигар — подношение публики — не раз уже «пускался в оборот» и теперь более, чем когда-нибудь, стоило, в случае чего, прибегнуть к этому обороту, потому что он мог принести важный результат — полное освобождение от господина Корецкого…
Козодавлев-Рощинин положил портсигар, прищёлкнул пальцами, подошёл к запертой и заставленной комодом двери в соседний номер и постучал в неё:
— Маничка, ты проснулась?
— Проснулась, встала, — ответил голос Манички.
— Ну, так поздравляю, всё хорошо, милушка… Всё хорошо будет…
— А что, разве из театра присылали? — спросила она.
— Нет, но, в случае чего, портсигар у нас есть!..
Маничка ничего не ответила.
Она знала, что портсигар — последнее их средство…
X
Козодавлев-Рощинин заходил по своему номеру.
Вчера он очень определённо, чтоб успокоить Микулину, уверял её и приводил доказательства, легко находя их, что антрепренёр наверное обратится к нему, но сегодня он в душе немножко беспокоился, будет ли это так. Он знал, что Антон Антонович упрям, пожалуй, чего доброго, захочет поставить на своём и рискнёт распустить труппу, если дальнейших сборов не будет, но не придёт с повинной.
Если даже он и надумает прийти, но опоздает, то сегодняшний фортель может не удастся…
Козодавлев-Рощинин посмотрел на часы.
Было десять часов утра — теперь ещё можно было что-нибудь сделать, а через два часа время будет уже упущено…
«Ну, тогда портсигар, тогда портсигар!» — волновался Козодавлев-Рощинин, принимаясь быстро умываться и одеваться на всякий случай.
Но ему не пришлось закладывать портсигар.
Он, уже совсем готовый, завязывал у зеркала галстук, когда в дверь просунулась голова маленького актёра Волпянского на роли простаков — того самого, который любил употреблять иностранные словечки.
— К вам можно, Андрей Иванович? — спросил он.
Козодавлев-Рощинин, понадеявшийся, не сам ли это антрепренёр, поспешно повернулся, но, увидев Волпянского, поджал губы и равнодушно произнёс:
— Милости просим, сокровище моё.
— Как же сегодняшний сбор, Андрей Иванович? — заговорил Волпянский, войдя.
Козодавлев-Рощинин пожал плечами:
— А мне что! Я со вчерашнего дня не служу, отставку получил.
— Абшид, то есть, — сказал Волпянский. — Ну, вот я по этому поводу и объявился к вам. Вчера, как вы ушли, мы все на Антона Антоновича насели: как же так, говорим, без Андрея Ивановича? Ну, он туда-сюда, говорит, что он не серьёзно…
— Да я-то серьёзно, мамочка моя, — остановил его не без некоторой смелости Козодавлев-Рощинин, почувствовав уже почву под своими ногами.
— Ну, что там, — перебил его Волпянский, — ну, стоит ли, Андрей Иванович? Мне поручено вчерашнюю интермедию кончить, исчерпать то есть…
Он хотел сказать «инцидент», но вместо этого махнул «интермедию».
— Я к вам метеором послан, — продолжал он, опять некстати употребив словцо «метеор», которое совсем не шло сюда, — Антон Антонович говорит, что если уладится, и сегодня вы дадите хороший сбор, он вам флакон вина поставит…
— Когда же он это говорил?
— Вчера вечером при всех, он и на разговор меня с вами вчера при всех уполномочил, чтоб я сегодня утром сходил к вам.
— Значит, он желает, чтоб я служил?
— Желает, Андрей Иванович! Такого комика, как вы, не найти ему, — польстил Волпянский.
— Только я ведь один не пойду без Микулиной, — сказал Рощинин.
— И об этом прелиминарий нет. Антон Антонович говорит, что желает пред Микулиной извиниться. Вчера ему трагик Ромуальдов-Костровский сказал, что за Микулину ему морду разобьёт. Он деликатность понимает. Да и мы сочувствовали, только госпожа премьерша Донская фыркнула…
— Ну и пусть её, — весело заключил Козодавлев-Рощинин. — Так Антошка извиниться желает и просит, чтоб всё было по-прежнему?
— Вот, именно, по-прежнему, Андрей Иванович, мы все — свидетели тому…
— Ну, хорошо ж, я не я буду, если сегодня сбора ему не будет! — воскликнул Козодавлев-Рощинин.
— Ах, если бы был! — вздохнул Волпянский.
— Будет, будет, милашка моя, теперь идём!..
— Куда?
— Сбор делать, ненаглядный мой, сбор…
— Сейчас?
— Ну да, сейчас! Теперь самое время…
— И я должен идти с вами?
— Пойдём, вдвоём сподручнее…
Волпянский выказал нерешительность.
— А это не опасно? — спросил он.
— Что, радость моя?
— А вот то, что вы затеяли для сбора-то? Ведь, может, это — такой кабриолет, что неприятности выдут…
— Ничего «не выдут», — передразнил Козодавлев-Рощинин, — идём!
Волпянский повиновался.
XI
Они вышли из гостиницы и тут же завернули в бывший в том же доме магазин колониальных товаров.
— Что прикажете? — услужливо встретил их приказчик.
— Вот видите ли, — стал очень деловито и серьёзно объяснять ему Козодавлев-Рощинин, — нам нужно пять пудов синей краски…
Приказчик разинул рот.
— Синей краски? — переспросил он.
— Да.
— Пять пудов?
— Да.
— Зачем же это вам?
— Нужно. Сегодня у нас в театре идёт пьеса «Наказанная неверность, или Тёмно-синий муж», так для неё нужно пять пудов синей краски…
— Занятная, значит, пьеса?..
— Кажется.
— Мы краской не торгуем, — с сожалением извинился приказчик, входя в положение актёров, — вы в москательную лавку обратитесь…
— Благодарим вас, мы непременно обратимся в москательную лавку, — не теряя строгой серьёзности, сказал Козодавлев-Рощинин и раскланялся.
Но, прежде чем направиться в москательную, они зашли рядом в табачную лавку.
Здесь комик повёл речь на ту же тему, только в несколько ином тоне.
— Мы, извините, актёры, — начал он, — люди приезжие; у нас сегодня в театре идёт замечательная пьеса «Тёмно-синий муж», так нам нужно пять пудов синей краски, будьте добры, укажите, где достать нам её?..
Продавец в табачной лавке тоже заинтересовался и стал расспрашивать, зачем же именно пять пудов, но Козодавлев-Рощинин стал уверять, что меньше никак нельзя.
Волпянский, понявший уже, в чём дело, стал поддерживать его.
В следующую лавку — свечную — они влетели второпях и, запыхавшись, наперебой стали спрашивать пять пудов синей краски для сегодняшней пьесы в театре.
В галантерейном магазине, в котором они тоже озабоченно справлялись, где можно купить пять пудов синей краски, в расспросах приняли участие и покупательницы, случившиеся в это время…
Словом, Козодавлев-Рощинин с Волпянским обошли почти все лавки в городе, но даже в москательных не нашлось сразу пяти пудов синей краски…
Так они и не купили её. Однако продавцы стали рассказывать покупателям, что вот-де какая пьеса идёт сегодня в театре, и быстро весь город узнал интересную новость.
По всему городу к тому же были расклеены афиши на синей бумаге, извещавшие о пьесе.
Словом, когда во втором часу дня Козодавлев-Рощинин и Волпянский, усталые и измученные, явились в театр, — «фортель» их оказал уже своё действие. Продажа билетов в кассе шла довольно бойко.
— Андрей Иванович, батюшка, что же вы это делаете? — Встретил антрепренёр комика. — Не идёте — мы репетиции без вас
